Глава XV. Большая стоянка.

Fin che la carovana rimase a Ferrara – e ci rimase quasi una settimana – Anna, Francesco e Domenico tornarono ogni giorno dalla signora. Ormai la chiamavano "signora Linda", col suo nome. I tre ragazzi non avrebbero potuto immaginare nemmeno in sogno i patti squisiti che essa preparava per loro: non avevano mangiato mai altro che minestre mal condite e qualche volta, nelle grandi feste, gli spaghetti. E non erano stati mai trattati col tanta dolcezza, nemmeno dalla mamma, che aveva troppo pensieri per raccontar favole, o per giocare con loro.

Всё то время, пока караван оставался в Ферраре, а он оставался там почти одну неделю, Анна, Франческо и Доменико каждый день возвращались к синьоре. Теперь они звали её "синьора Линда", по её имени. Дети не смогли бы себе представить даже во сне те изысканные кушанья, которые она готовила для них: они ничего никогда не ели кроме плохо приправленных супов и изредка, по большим праздникам, спагетти. С ними никогда никто не обходился столь нежно, даже мама, у которой было слишком много забот, чтобы рассказывать им сказки или поиграть с ними.

Anna, che aveva orecchio per la musica, riuscì in pochi giorni a suonare qualcuna delle sue canzoni sul pianoforte.

– Dovresti studiar musica – diceva la signora Linda.

Anna sorrideva. – sarebbe troppo bello.

– Perché non resti con me? Disse una sera la signora. – Francesco e Domenico hanno la loro mamma, i loro fratellini. Tu non hai nessuno: forse lo zio ti lascerebbe stare con me. Potrei mandargli io i soldi che gli manda padron Vincenzo.

Анна, которая имела хороший слух, сумела в короткий срок научиться играть на фортепиано несколько своих песен.

– Ты должна учиться музыке – говорила синьора Линда.

Анна улыбалась. – было бы слишком хорошо.

– Почему ты не останешься со мной? Как-то вечером сказала синьора. – Франческо и Доменико имеют свою маму, своих сестрёнок. У тебя никого нет: может быть дядя позволил бы тебе остаться со мной. Те деньги, что посылает патрон Винченцо могла бы посылать я.

Anna si sentiva invadere da tante felicità che non poteva rimanere seduta. Si alzava di scatto, passeggiava su e giù per la sala, mentre i due ragazzi la seguivano con gli occhi, in attesa della sua risposta.

Ma Anna non disse di sì. Si fermò accanto a Domenico, mettendogli una mano sulla spalla, e fissò la signora.

– Sarebbe bello come un sogno. Ma adesso non posso. Sono partita con loro, devo tornare con loro. Per me sarebbe una fortuna, ma per loro? Hanno bisogno del mio aiuto, sopratutto Domenico

Анну охватил такой прилив счастья, что она не могла усидеть на месте. Она резко вставала, ходила взад-вперёд по залу, в то время как остальные дети следили за ней глазами в ожидании её ответа.

Но Анна не сказала да. Она остановилась рядом с Доменико, положив руку ему его плечо и пристально посмотрела на синьору.

– Было бы хорошо как сон. Но сейчас я не могу. Я отправилась с ними и должна вернуться с ними. Для меня это было бы везением, но для них? Они нуждаются в моей помощи, особенно, Доменико.

– Ne riparleremo – concluse la signora Linda. – Anche di Domenico, riparleremo.

E così dicendo gli accarezzo il braccio mutilato.

– Chissà – pensò Domenico con un brivido – forse mi comprerà la mano nuova.

Ma non poterono riparlarne, perché quella sera stessa la carovana ripartì, ed essi non ebbero nemmeno il tempo di correre a salutare la loro nuova amica.

– Presto – gridava zio Vincenzo – cos'avete da restare lì impalati? Si parte. Aiutate a preparare.

– Мы ещё вернёмся к этому разговору – заключила синьора Линда. – И о Доменико тоже ещё поговорим.

С этими словами она погладила его изувеченную руку.

– Как знать – подумал Доменико вздрогнув – может быть она купит мне новую руку.

Но они не смогли снова об этом поговорить, потому что тем же вечером караван отправился дальше и у них не было даже времени прибежать попрощаться с их новой подругой.

– Живо – кричал дядя Винченцо – в землю вросли там что ли? Отправляемся! Помогайте грузить.

Mezz'ora dopo avevano lasciato Ferrara. Era una sera tranquilla e calda, e la luna saliva sui campi, circondata da un alone giallo.

I ragazzi camminavano in silenzio dietro il carro, con zio Filippo che succhiava la pipa spenta.

– Avete il muso? – domandò zio Filippo. – Cos'è? Vi piaceva Ferrara? Per noi tutte le città sono uguali. Quand'ero giovane sono stato all'estero a lavorare: Germania, Francia, Svizzera, Tunisia. Sono stato in mezzo mondo, ed era la stessa cosa dappertutto: molto fatica e poco da mangiare. E pensare che per andarci ho venduto il mio pezzo di terra e la mia baracca. Sono tornato a mani vuote e non avevo nemmeno più dove dormire. Questa è la vita.

Полчаса спустя они покинули Феррару. Это был тихий и тёплый вечер, луна, окружённая жёлтым ореолом, поднималась над полями.

Дети молча шли за повозкой с дядей Филиппо, который посасывал потухшую трубку.

– Что надулись? – спросил дядя Филиппо. – В чём дело? Вам нравилась Феррара?. Для нас все города одинаковы. Когда я был молодым, я работал за границей: Германия, Франция, Швейцария, Тунис. Я объездил полмира и везде было одно и то же: тяжёлый труд и мало еды. А ведь для того, чтобы уехать туда, я продал мой клочок земли и мою лачугу. Я вернулся с пустыми руками и мне даже негде было спать. Такова жизнь.

I racconti dello zio Filippo non erano fatti per mettere allegria. Per i tre ragazzi, allontanarsi da Ferrara era come allontanarsi dalla speranza, e andare incontro al vuoto.

Fu Anna a piangere, quella sera, e toccò a Domenico consolarla. Non disse nulla, ma la prese per la mano e gliela strinse, continuando a camminare.

Рассказы дяди Филиппо забавными не казались. Для детей удалиться от Феррары было всё равно, что удалиться от надежды и идти навстречу пустоте.

Этим вечером Анна расплакалась и настал черёд Доменико утешать её. Он ничего не говорил, но взял девочку за руку и крепко сжал её, продолжая идти.

Alcune settimane più tardi, la carovana di don Vincenzo si accampò alla periferia di Milano, dietro i muri di una enorme fabbrica fumante, dove si trovavano gli altri carrozzoni e, in un groviglio di tende, di baracche di latta e di cartone, si agitava una piccola folla di uomini, donne e ragazzi. Sembrava una grande accampamento di zingari, ed effettivamente non mancava qualche carrozzone di zingari, che riconoscevano dai capelli nerissimi, dai lunghi orecchini delle donne, dagli strani dialetti che parlavano. C'erano mendicanti, straccioni, e c'erano montanari e contadini venuti da chissà dove, che impagliavano sedie¹ o fabbricavano ceste o canestri.

Спустя несколько недель караван дона Винченцо расположился на окраине Милана, под стенами дымящей фабрики, где находились другие фургоны и, в скоплении навесов, сооружений из жести и из картона, суетилось небольшое скопление мужчин, женщин и детей. Это походило на большой цыганский лагерь и действительно, было видно несколько фургонов цыган, которых можно было узнать по чернющим волосам, длинным серёжкам женщин, странным диалектам, на которых они говорили. Там были нищие, оборванцы и были горцы и крестьяне, прибывшие невесть откуда, которые оплетали соломой стулья¹ или изготавливали корзины или лукошки.

Da molte parti si levarono dei saluti verso i nuovi arrivati: don Vincenzo sembrava molto conosciuto.

– Anche quest'anno non siete mancato.

– Fin che il cavallo cammina, mi porterà a Milano: ormai ci sarebbe venire ad occhi chiusi.

Zia Teresa non salutava nessuno e non parlava con nessuno: sempre con la sua espressione addormentata, calò dal carro il treppiede, le pentole, accese il fuoco e vi mise a bollire l'acqua. Avrebbe compiuto gli stessi gesti meccanici se si fosse trovata in Piazza San Pietro, a Roma, o tra gli indiani dell'America Settentrionale.

Со всех сторон на вновь прибывших сыпались приветствия: дон Винченцо казался весьма известным.

– Вы и в этом году прибыли.

– Пока лошадь ходит, будет привозить меня в Милан: она уже сможет добраться туда с закрытыми глазами.

Тётя Тереза ни с кем не здоровалась и ни с кем не разговаривала: со своей вечной полусонной физиономией она достала из повозки треножник, кастрюли, разожгла огонь и поставила на него кипятить воду. Она совершала бы одни и те же механические движения, находись она на Площади Святого Петра в Риме или среди индейцев Северной Америки.

Anche l'Albino aveva molte conoscenze nel grande accampamento: erano giovanotti che provenivano da paesi del Lazio o della Campagna, gente del Cassinate, come il gruppo di don Vincenzo. Tra i ragazzi che facevano chiasso o fumavano, sdraiati per terra, c'erano dei piccoli mutilati, come Domenico.

Anna, Francesco e Domenico non ebbero bisogno di tante parole: dopo essersi guardati attorno, avevano già capito di che trattava. Sedettero per terra, e aspettarono.

– Ecco, vedete? Gente come noi – disse alle loro spalle zio Filippo. – Povera gente come noi.

Альбинос тоже был хорошо знаком на большой стоянке: там были подростки, прибывшие из посёлков Лацио или Кампаньи, жители Кассино, как и группа дона Винченцо. Среди детей, которые шумели или курили, растянувшись на земле, были маленькие калеки как Доменико.

Анна, Франческо е Доменико не нуждались в долгих объяснениях: оглядевшись по сторонам, они уже знали, что тут происходит. Они уселись на землю и ждали.

– Вот, видите? Люди как и мы – сказал, стоящий позади детей, дядя Филиппо. – Бедные люди как и мы.

– Tutti? – domandò Francesco.

Zio Filippo lo guardò fisso, poi abbassò gli occhi.

– Già, non tutti. Non tutti sono povera gente: ci sono anche quelli che ci guadagnan sopra. Ma questi non sono affari nostri.

Poi, per cambiar discorso, accennò col dito un punto lontano del cielo.

– Vedete laggiù? È il Duomo², la Madonnina³ del Duomo di Milano.

– Все? – Спросил Франческо.

Дядя Филиппо внимательно посмотрел на него, а затем опустил глаза.

– Ну, не все. Не все люди бедные: есть и те, которые зарабатывают на этом. Но это не наше с вами дело.

Потом, чтобы сменить тему разговора, указал пальцем на далёкую точку в небе.

– Видите там? Это Дуомо², Мадоннина³ Миланского Собора.

Sopra la distesa sconfinata dei tetti si alzava una guglia grigia, sottile, e in cima ad essa splendeva qualcosa che di lontano non sembrava una statua, ma una stella, o un fuoco. In quel momento una sirena ululò, e quasi subito, dai cancelli della fabbrica, uscirono a gruppi gli operai. Erano quasi tutti vestiti di una tutta azzurra, sporca di grassa.

– È mezzogiorno – disse zio Filippo.

Subito dopo il pasto, i ragazzi furono mandati a chiedere l'elemosina.

Над бескрайним скоплением крыш возвышался серый тонкий шпиль и на его верхушке сверкало что-то, что издали не было похоже на статую, но на звезду или огонь. В этот момент завыла сирена, и почти сразу, из ворот фабрики стали выходить группами рабочие. Почти все они были одеты в голубую робу, испачканную машинным маслом.

– Это полуденный перерыв – сказал дядя Филиппо.

Сразу после еды детей отправили просить милостыню.

– Le città si somigliano tutte – pensava Francesco, aggiustandosi al colo la gabbietta di Pio. – Ecco, questa è Milano. Ma per noi cosa cambia?

L'Albino lo chiamò:

– Ti vieni con me, stavolta. Dai il pappagallo a Domenico, che andrà con Anna.

Francesco ubbidì. L'espressione dell'Albino non prometteva nulla di buono. Dovete aspettarlo ancora, mentre confabulava con altri due giovani della sua età.

– Ci sono delle novità – pensò Francesco.

– Все города похожи друг на друга – думал Франческо, приспосабливая себе на шею клетку Пио. – Этот, вот, Милан. Но для нас что изменилось?

Альбинос окликнул его:

– В этот раз ты пойдёшь со мной. Отдай клетку Доменико, которые пойдёт с Анной.

Франческо подчинился. Физиономия Альбиноса не предвещала ничего хорошего. Ему пришлось дожидаться Альбиноса, пока тот разговаривал с двумя другими подростками его возраста.

– Есть новости – подумал Франческо.