Глава XXV. Знак на стене.

Il primo a svegliarsi fu Francesco. Aprì gli occhi e subito li richiuse, accecato dalla luce abbagliante del giorno che entrava per i vetri nella vasta stanza. Sentì sulla spalla il respiro tiepido e calmo di Domenico, che dormiva con le braccia infilate sotto il cuscino.

A poco a poco, mentre abituava gli occhi allo splendore del sole, ricordò gli avvenimenti degli ultimi giorni, come in un film confuso e pieno di immagini paurose: l'alluvione, il fienile, la barca, l'argine... L'ultima immagine era un volto di donna, rozzo ma gentile, che gli ricordava quello di sua madre: una madre non così triste come la sua, però non così senza speranza.

Первым кто проснулся был Франческо. Он открыл глаза и тут же их снова закрыл, ослеплённый ярким светом дня, который проникал сквозь стёкла в большую комнату. Он услышал за плечом тёплое и спокойное дыхание Доменико, который спал, засунув руки под подушку.

Постепенно, пока глаза привыкали ко свету солнца, он вспомнил события последних дней, словно фильм спутанный и полный страшных кадров: наводнение, сеновал, лодка, дамба... Последним кадром было лицо женщины, грубое, но нежное, которое напоминало ему лицо его матери: мать не такая печальная как его, но и не потерявшая надежды.

Quasi subito la donna si affacciò alla porta.

– Ti sei svegliato? – sorrise – sai che ore sono?

Francesco scosse il capo.

– Sono le due del pomeriggio: avete dormito quasi venti ore. E i tuoi fratelli dormono ancora.

– Soltanto Domenico è mio fratello – disse Francesco. – Anna è venuta con noi, perché non ha nessuno.

– Vogliamo svegliarli? Dovete pur mangiare... O avete giurato di vivere di sonno? Giù c'è tutta la famiglia che vi aspetta.

Почти тут же женщина показалась в двери.

– Ты проснулся? – улыбнулась она – ты знаешь который час?

Франческо мотнул головой.

– Два часа пополудни: вы спите уже двадцать часов. А твои брат и сестра всё ещё спят.

– Только Доменико мой брат – сказал Франческо. – Ана пришла с нами, потому что у неё никого нет.

– Разбудим их? Вам бы нужно поесть... Или вы поклялись жить во сне? Внизу собралась вся семья и ждёт вас.

Il suono soffocato delle voci aveva intanto destato Anna, che da qualche istante fissava il soffitto, senza capire dove si trovasse.

Per ultimo aprì gli occhi Domenico e si mise a ridere: così allegro nessuno l'aveva mai veduto.

– Dunque, non avete appetito? – insisté la donna.

Risero tutti e tre, e continuarono a ridere ed a scherzare mentre si vestivano: la donna aveva lavato e stirato i loro miseri panni, aveva messo sulla sedia due camicie pulite per i ragazzi e una vesticciola celeste per Anna.

Тем временем приглушённые звуки голосов разбудили Анну, которая несколько мгновений смотрела в потолок, не понимая где она находится.

Последним открыл глаза Доменико и стал смеяться: таким весёлым его ещё никогда не видели.

– Значит, аппетита у вас нет? – подтрунивала женщина.

Засмеялись все трое и продолжали смеяться пока одевались: женщина постирала и погладила их бедную одежду, положила на стул две чистые рубашки для мальчиков и чистую юбку для Анны.

– Era della mia bambina, una volta: vedrai che ti andrà bene.

Dapprima cercarono di frenare la strana allegria che li aveva presi: non osavano ridere forte, e si guardavano attorno per essere ben sicuri che nessun pericolo li minacciava. Ma quando scesero in cucina, sembravano trasformati: il lungo sonno, l'aria tranquilla ed accogliente della casa, avevano cancellato i giorni e i mesi di paura, come un soffio di buon vento cancella le nubi, più energico di un buon colpo di straccio sulla lavagna.

– Она принадлежала когда-то моей дочке: вот увидишь, тебе она пойдёт.

Сначала они пытались сдерживать странную весёлость, что овладела ими: они не осмеливались смеяться громко и озирались вокруг, чтобы удостовериться, что никакая опасность больше не угрожает им. Но когда спустились в кухню, их словно подменили: долгий сон, спокойная и уютная атмосфера дома вычеркнули дни и месяцы страха, как сильный порыв ветра разгоняет облака, энергичней того движения, с каким проводят тряпкой по школьной доске.

– Un pettine, ci vuole un pettine! – gridò la donna, al veder comparire le tre teste arruffate.

– Toh, guarda chi si vede – fece un'altra voce, grossa e famigliare. I ragazzi riconobbero il giovanotto che li aveva trasportati con la sua barca dal fienile all'argine.

– Volevate scappare e siete finiti nella bocca del lupo. – Però rideva, come ridono i lupi. La famiglia stette ad ascoltare il racconto del giovanotto, mentre i tre ragazzi si gettavano avidamente sui piatti fumanti di tagliatelle¹.

– Расчёска, нужна расчёска! – вскричала женщина увидев три появившиеся взъерошенные головы.

– На до же, кто тут у нас – раздался другой голос, густой и приветливый. Дети узнали молодого, который привез их на своей лодке от сеновала до дамбы.

– Хотели убежать и попали прямо к волку в пасть. – И он засмеялся как смеются волки. Семья слушала рассказ молодого, пока дети жадно уплетали лапшу из дымящихся тарелок.

– Proprio così – diceva il giovanotto – se ne stavano in cima al tetto come tre passeri. E appena li metto a terra, sono volati via.

Sedevano attorno alla tavola gli altri membri della famiglia: uomini, giovani e ragazze, qualcuna con un bimbo in collo. Certo si aspettavano di sapere la storia dei tre piccoli profughi meridionali, ed Anna non li deluse.

Parlò di sé, dei suoi due compagni di strada, dei tristi villaggi del sud, sepolti nella miseria, delle strade su cui avevano camminato, della carovana, di Don Vincenzo, di Pio.

– Так и было – говорил молодой – они сидели на крыше как три воробья. И как только я посадил их на землю, улетели прочь.

За столом сидели другие члены семьи: мужчины, юноши и девушки, кое-кто – с ребёнком на шее. Конечно же они хотели узнать историю трёх маленьких беженцев-южан, и Анна не обманула их ожидания.

Она говорила о себе, своих двух попутчиках, о безрадостных южных посёлках, о дорогах, которыми они шли, о караване, о доне Винченцо, о Пио.

I contadini – su questo non ci potevano essere dubbi: era una famiglia di contadini quella che li aveva accolti – ascoltavano con interesse e con commozione, interrompendo ad ogni tratto il racconto per chiedere altri particolari, per farsi ripetere fatti che sembravano loro incredibili. Mentre Anna parlava, Francesco si guardava attorno curioso. Su una parete, proprio di faccia al camino, vide il misterioso segno che già lo aveva colpito tempo prima, sulle case di campagna: una falce ed un martello incrociati.

– Che cosa vuol dire? – domandò a sua volta, accennando a quel distintivo, appena Anna ebbe cessato di parlare.

Крестьяне – в этом не могло быть никаких сомнений: это была семья крестьян, которая их приютила – слушали с интересом и волнением, постоянно прерывая рассказ, чтобы узнать больше подробностей, переспрашивали про события, которые казались им невероятными. Пока Анна говорила, Франческо с интересом озирался по сторонам. На стене, прямо перед камином, он увидел загадочный знак, который уже поражал его раньше, на домах селения: перекрещенные серп и молот.

– Что это значит? – спросил он в свой черёд, указывая на этот знак, как только Анна прекратила говорить.

I contadini si guardarono l'un l'altro, ridendo.

– Non lo sai davvero? Non l'ho mai visto?

– L'ho visto, sì, – ribatté Francesco – ma non so che cosa significhi.

È il segno del lavoro – gli spiegò il giovane contadino della barca. – Titti i lavoratori si uniranno un giorno, e saranno loro a governare: non ci saranno più poveri, non ci saranno più miserie.

Francesco ripenso allora ai contadini che marchiavano a conquistare la terra, dietro le bandiere rosse, la mattina, ormai così lontana, in cui era cominciato il loro lungo viaggio attraverso l'Italia.

Крестьяне переглянулись, смеясь.

– Ты и вправду не знаешь? Никогда его не видел?

– Я видел его, да, – возразил Франческо – не знаю что они означают.

Это символ работы – объяснил ему молодой крестьянин из лодки. – Все трудящиеся однажды объединятся, и они будут править: не будет больше бедных, не будет больше нищеты.

Франческо тотчас подумал о крестьянах, которые собрались завоёвывать землю, под красными знамёнами, утром, уже таким далёким, в которое они отправились в своё долгое путешествие по Италии.

– E i contadini avranno tutti la terra? – domandò.

Scoppiarono le risate, attorno a lui.

– Sentite come la sa lunga – esclamavano ridendo – ha già capito di che cosa si tratta.

– La terra sarà di chi lavora. Tutto sarà di chi lavora.

Francesco tacque, confuso dalle esclamazioni e dalle risate. Gli pareva, adesso, che il suo viaggio fosse arrivato davvero alla fine: in quel segno sul muro, nelle parole dei contadini, sentiva la risposta alla sua antica decisione di tornare al paese e di prendersi un pezzo di terra.

– А все крестьяне будут иметь землю? – спросил он.

Вокруг него послышался смех.

– Чувствуете какой сообразительный – восклицали они смеясь – он уже понял о чём идёт речь.

– Земля будет для тех, кто работает. Всё будет для тех, кто работает.

Франческо умолк, смущённый восклицаниями и смехом. Ему казалось теперь, что его путешествие действительно подходит к концу: в этом знаке на стене, в словах крестьян он слышал ответ на своё давнее решение вернуться в селение и взять клочок земли.

– Avrò anch'io la mia terra – disse con energia – e non dovrò più andare a chiedere l'elemosina.

Il giovane contadino si alzò e gli venne a battere una mano sulla spalla.

– È così – disse – avrai anche tu la tua terra.

– Ed io – domandò Domenico, rincuorato dalla cordialità che si sentiva attorno – ed io, avrò una mano nuova al posto di quella che ho perduto?

Tutti tacquero, stavolta. E fu la donna, a mettergli un braccio al collo, affettuosa:

– Avrai la tua mano, ragazzo, l'avrai.

– Я тоже буду иметь свою землю – сказал он решительно – и не должен буду больше ходить попрошайничать.

Молодой крестьянин поднялся и похлопал его по плечу.

– Это так – сказал он – ты будешь тоже иметь свою землю.

– А я – спросил Доменико, воодушевлённый сердечностью, которая ощущалась вокруг – а я, буду иметь новую руку заместо той, что я потерял?

Все молчали, на этот раз. И только женщина, обняв его за шею, нежно произнесла:

– Будет у тебя рука, малыш, будет.