Глава I. Серое одеяло.

Due ragazzi di nome Francesco e Domenico, vivevano con la madre in un povero villaggio fra le montagne di Cassino. Francesco aveva nove anni, e Domenico sei.

Il loro babbo era partito per la guerra cinque anni prima, e sebbene la guerra fosse finita da un pezzo non era ancora tornato a casa, perché era prigioniero.

Два мальчика по имени Франческо и Доменико жили с матерью в одной бедной деревне среди гор Кассино. Франческо было девять лет, а Доменико – семь.

Их отец ушёл на войну пять лет назад и, несмотря на то, что война уже закончилось, домой не вернулся, потому как попал в плен.

La madre, Benedetta, guadagnava qualche lira portando pietre per i muratori. Francesco e Domenico andavano nei boschi a fare fascine da vendere in città, a raccattare rottami di ferro, schegge di proiettili e bossoli vuoti. La guerra, infatti, era passata anche su quelle montagne.

Una volta, nel frugare con un bastone sotto un mucchio di foglie marce, Domenico trovò una bomba che vi si era seppellita senza esplodere. Sembrava una scatola, e Domenico si provò a toglierle il coperchio... Improvvisamente la bomba scoppiò e gli portò via di netto la mano destra.

Мать, Бенедетта, зарабатывала несколько лир нося камни для каменщиков. Франческо и Доменико ходили в лес собирать хворост, чтобы продать в городе, металлолом, осколки снарядов и пустые гильзы. Ведь война не миновала и эти горы.

Однажды, роясь палкой в груде гнилых листьев, Доменико нашёл мину, которая была закопана там не взорвавшись. Она была похожа на коробочку и Доменико попытался снять с неё крышку... Внезапно мина взорвалась и целиком оторвала ему правую кисть.

Quando la ferita guarì, Domenico uscì dall'ospedale con il braccio infilato nella tasca della giacca, ma i ragazzi del villaggio cominciarono lo stesso a canzonarlo, chiamandolo: – Monco! Monchino

Domenico si inferociva e rispondeva a sassate, usando la mano buona. Francesco, per proteggerlo si azzuffava con ragazzi più alti e più robusti di lui ogni volta lo rimandavano a casa pieno di lividi e sanguinante. Ma Francesco non misurava mai la statura e la forza dei suoi avversari, e si gettava su di loro coraggiosamente, tempestandoli di pugni.

Когда рана зажила, Доменико вышел из больницы с рукой, засунутой в карман куртки, но деревенские дети всё равно стали дразнить его, называя: – Однорукий! Культяпка!

Доменико свирепел и отвечал камнями используя здоровую руку. Франческо, защищая брата, сражался с детьми, более рослыми и сильными, чем он и всякий раз его приводили домой всего в синяках и кровоподтёках. Но Франческо никогда не обращал внимания на рост и силу своих противников и храбро бросался на них, обрушивая на них свои кулаки.

Il padre, che si chiamava Giovanni, arrivò dalla guerra sul carretto di un cenciaiolo, seduto in mezzo agli stracci, con una valigia marrone fra le ginocchia.

Nella valigia c'era della biancheria sporca, un cartoccio di mele ed una coperta militare grigia, tutta buchi. Ce n'era un'altra come quella, in casa, sul pagliericcio più grande.

Отец, которого звали Джованни, приехал с войны в повозке старьёвщика, сидящий посреди тряпья с коричневым чемоданом меж колен.

В чемодане было грязное бельё, кулёчек с яблоками и серое военное одеяло, всё дырявое. Там же было ещё одно побольше, точно такое же как дома, что лежало на соломенном тюфяке.

– Ecco la mia parte – diceva spesso Giovanni – ecco tutto quel che ho guadagnato. Ho fatto due guerre e ogni volta ho salvato una coperta. Stavolta, è vero, ci ho guadagnato qualcosa di più: anche la tosse, ho portato a casa.

Tossiva sempre, e l'inverno era freddo.

Si stava male, ma almeno la guerra era finita. Per un paio di anni si godettero poveramente la pace, e vennero al mondo altri due figli, prima Peppe, poi Rinunccia.

– Вот моя доля, часто говаривал Джованни – вот всё, что я заработал. Я прошёл две войны и всякий раз сберегал одеяло. На сей раз, правда, я заработал там кое-что ещё: домой я принёс ещё и кашель.

Он кашлял постоянно, а зимы были холодными.

Ему становилось всё хуже, но по крайней мере война закончилась. Два года они наслаждались миром и появились на свет ещё две дочери: сначала Пеппе, потом Ринунча.

Il babbo andava con Francesco e Domenico a fare le fascine, perché non avevo trovato lavoro, e la poca terra che avevano non bastava a mantenere la famiglia. Qualche volta, mentre erano nei boschi, lo prendeva la tosse e doveva mettersi a sedere per riprendere fiato. Domenico gli si accucciava accanto, senza parlare, col ciuffo nero che gli cadeva fra gli occhi. Francesco, per far qualcosa, si calcava sugli orecchi la bustina militare che il padre gli aveva regalata.

Domenico si era molto affezionato al babbo. Forse cominciava a sperare che lui potesse farlo guarire, chissà.

Отец ходил с Франческо и Доменико собирать хворост потому, что не нашёл работу и тот небольшой участок земли, который они имели, не мог прокормить семью. Иногда, когда они были в лесу, отца пробирал кашель и ему приходилось садиться, чтобы перевести дыхание. Доменико с чёрным чубом, который ниспадал меж его глаз, устраивался молча рядом. Франческо, чтобы чем-нибудь занять себя, нахлобучивал себе на уши военную пилотку, которую отец подарил ему.

Доменико был очень привязан к отцу. Возможно начинал надеяться, что сможет помочь ему поправиться, как знать.

Il babbo infatti diceva spesso: – Ci sono dei professori, sai, che per loro rimetterti una mano è nulla. Fanno delle mani che sembrano vere e te le legano al braccio e puoi adoperarle come se fossero di carne e d'ossa, per mangiare, per vestirti, per lavorare. Quando avremo i soldi, un giorno ti porterò in città, ti comprerò una bella mano. Vedrai, ci potrai suonare la chitarra, come Michele il cenciaiolo. Andremo tutti e due dal dottore, e a te metteranno la mano, a me cureranno la tosse. I dottori sanno tante cose. Ma ci vogliono i soldi, è giusto? Eh, per niente nemmeno il cane muove la coda.

А отец говорил часто: – Знаешь, есть такие профессора, для которых поставить на место кисть ничего не стоит. Они делают такие кисти, которые кажутся будто они настоящие – пришьют такую кисть к руке и ты сможешь ею пользоваться будто она из мяса и костей, сможешь есть, одеваться, работать. В тот день, когда у нас будут деньги, я повезу тебя в город, куплю тебе самую лучшую кисть. Вот увидишь, ты сможешь играть на гитаре как Микеле старьёвщик. Приедем вместе к доктору и тебе пришьют кисть, а меня избавят от кашля. Доктора много чего умеют. Но нам нужны деньги, верно? Эх, просто так даже собака хвостом не пошевелит.

Invece il babbo peggiorò, e restava sempre a casa, coricato sul pagliericcio sotto la coperta grigia, e gli mettevano addosso anche la coperta dell'altra guerra, ma non riusciva a scaldarsi. Benedetta accendeva un po' di fuoco per lui, facendosi prestare i fiammiferi da un vicina. La piccola fiamma faceva sembrare meno brutta la casa. Rina e Peppe pretendevano per sé le due sole sedie della famiglia, e gli altri dovevano sedere sui mattoni del focolare, o per terra. Ma il babbo non riusciva a cacciar fuori il freddo dalle ossa.

Между тем отцу становилось хуже и он всегда оставался дома, лежа на тюфяке под серым одеялом, поверх которого положили ещё одно, оставшееся с предыдущей войны, но согреться он не мог. Бенедетта зажигала немного огня для него, позаимствовав спички у соседки. Маленькое пламя заставляло дом казаться не таким мрачным. На два семейных стула могли рассчитывать лишь Рина и Пеппе, остальные домочадцы вынуждены были сидеть на печных кирпичах или полу. Однако озноб отцу прогнать не удавалось.

– Che bel fuoco – diceva – guardate la coperta ora: sembra rosa. È vero? Se io fosse ricco, sapete che farei? Farei una coperta grande da coprire tutti quelli che hanno freddo.

– Grande come? – chiedeva Domenico. – Come tutta Vallescura?

– Di più – rispondeva il babbo. – Grande come Roma, grande come tutta la terra.

– E di che colore? – chiedeva Francesco, per far ridere Peppe che ascoltava la favola della coperta con gli occhi sbarrati.

– Grigia. La farei grigia come questa, e la farei stendere dal campanile sui tutti delle case, e nessuno più avrebbe freddo. – La pioggia la bagnerà – osservava Domenico, pensieroso. Il babbo si sforzava di sorridere e lo rassicurava: – L'acqua non passerà.

– Какой красивый огонь – говорил он – взгляните сейчас на одеяло – оно кажется розовым. Правда? Если бы я был богатым, знаете что я бы сделал? Я сделал бы большое одеяло, которым могли бы укрыться все те, кому холодно.

– Насколько большое? – спрашивал Доменико. – Как вся Валлескура?

– Больше – отвечал отец. – Большое как Рим, большое как вся земля.

– А какого цвета? – спрашивал Франческо, намереваясь рассмешить Пеппе, которая слушала сказку про одеяло, вытаращив глаза.

– Серого. Я сделал бы его серым как это и велел бы его расстелить надо всеми крышами домов и никто бы больше не замерзал. – Дождь его намочит – серьёзно возражал Доменико. Отец пытался улыбнуться и успокоить его: – Вода не просочится.

Benedetta andava a fare il bucato in casa di certi signori, per poter comprare le medicine. Ma le medicine rimasero sulla mensola del camino, accanto alla cassetta del sale, e il babbo non poter finirle, perché morì.

Così tranquillo e bianco, nella sua coperta grigia, sembrava addormentato, ma era morto.

Бенедетта ходила стирать бельё к каким-то синьорам, чтобы купить лекарства. Но лекарства остались на каминной полочке, рядом с коробкой соли - отец так и не смог допить их, потому что умер.

Такой спокойный и бледный в своём сером одеяле он казался заснувшим, но был мёртв.