Глава XXIV. Дорога страха.

Uno stretto sentiero correva sull'argine assediato dalle acque limacciose. Lì si spingeva, si urtava gridando e piangendo la folla dei fuggiaschi. Anna; Francesco e Domenico, tenendosi vicino per non perdersi in quella spaventosa confusione, correvano ansando, sgomenti, senza parlare. Non sentivano più né la stanchezza, né il freddo, né la fame, ma soltanto la paura, che li spingeva a correre, correre senza saper dove.

Sulla folla si levavano le voci atterrite delle madri che avevano perduti i loro figli, le imprecazioni degli uomini, degli ordini:

– Restate calmi! Non succederà nulla. Non siete in pericolo.

Узкая тропинка проходила по дамбе, осаждённой грязной водой. Там, проталкивалась вперёд и сталкивалась друг с другом кричащая и плачущая масса беглецов. Анна, Франческо и Доменико, держась вместе, чтобы не потеряться в этой страшной сумятице, бежали тяжело дыша испуганные и безмолвные. Они не чувствовали больше ни усталости, ни холода, ни голода, а только страх, что понуждал их бежать, бежать не ведая куда.

Из толпы доносились объятые ужасом голоса матерей, которые потеряли своих детей, проклятия мужчин, призывы:

– Сохраняйте спокойствие! Ничего не случится. Вы в безопасности.

Ma le terribili prove sopportate da quella gente nelle ore dell'inondazione avevano spezzato il loro equilibrio: nessuno sapeva conservare la calma, davanti all'acqua che tornava a salire. Ricominciava, intanto, a piovere. La pioggia non era più così violenta come fino a poche ore prima, ma in pochi minuti i tre ragazzi si sentirono di nuovo bagnati fino alle ossa. Non avendo bagagli né fagotti da portare, essi furono tra i primi a giungere dove l'argine piegava in un'ampia svolta: mancavano, da lì, poche centinaia di metri al punto in cui il terreno risaliva, emergeva dall'acqua. La terraferma, la salvezza.

Но страшные испытания, которым подверглись люди в часы наводнения, нарушили их душевное равновесие: никто не смог сохранить спокойствие перед водой, которая снова начала подниматься. Тем временем снова пошёл дождь. Он не был таким сильным как несколько часов назад, но в несколько минут трое детей снова почувствовали себя промокшими до костей. Не имея ни поклажи, ни узелков, которые пришлось бы нести, они были в числе первых кто достиг того места, где дамба делала большой поворот: до точки, где земля становилась выше и выступала над водой оставалось всего несколько сотен метров. Суша, спасение.

Ma lì attendeva una dolorosa sorpresa: a metà della svolta l'argine aveva ceduto. Quattro o cinque metri d'acqua interrompevano quella che era sembrata la strada della salvezza, ed ora diventava di nuovo la strada della paura.

Sull'orlo dell'acqua la folla si accalcava paurosamente. Chi stava dietro, lontano, non poteva vedere l'interruzione, e continuava a premere con violenza alle spalle dei primi.

– Non spingete – si gridava – c'è l'acqua!

Но там их ждал горький сюрприз: посреди поворота дамба просела. Четыре или пять метров воды прерывали то, что казалось дорогой свободы и теперь вновь становилось дорогой страха.

У края воды толпа в страхе теснилась. Те, что были позади, далеко, не могли видеть обвал и начинали с силой напирать на спины первых.

– Не толкайте – кричали – там вода!

Anna, Francesco e Domenico si ritrassero a viva forza, rompendo con i gomiti la calca, per portarsi lontano dall'acqua. L'argine appariva ora come lunga bassa e stretta isola. Barche, chiatte e zattere improvvisate in salvo, tornavano a prendere altra gente.

Quando una barca si accostava all'argine, la pressione della folla si faceva paurosa. Tutti volevano essere i primi ad imbarcarsi. Qualcuno cadeva in acqua, e veniva ripescato a fatica.

Анна, Франческо и Доменико неслись изо всех сил, прокладывая себе дорогу сквозь толпу локтями, спасаясь от воды. Дамба походила теперь на длинный, осевший и узкий остров. Лодки, баржи и плоты, приспособленные для спасения, возвращались за оставшимися людьми.

Когда какая-нибудь лодка причаливала к дамбе, напор толпы становился пугающим. Каждый хотел первым сесть в лодку. Кто-то падал в воду и его с трудом оттуда вылавливали.

Trascorsero ore terribili prima che i tre ragazzi riuscissero a loro volta a balzare su una lunga chiatta, carica all'inverosimile. Una volta raggiunta la terra, sebbene si sentissero mancare per la fatica, continuarono a camminare come ciechi, con un solo pensiero: andare lontano, il più lontano possibile, dall'acqua, dall'argine, dalla paura.

La strada era ingolfata di autocarri, carri e carretti che caricavano i profughi e li portavano verso i centri di raccolta.

– Andiamo per i campi – disse Anna – faremo prima.

Прошло несколько тягостных часов, прежде чем троим детям удалось в свою очередь запрыгнуть на длинную баржу, нагруженную до невозможности. Когда земля была достигнута, хоть они и изнемогали от усталость, всё равно продолжали словно слепые, с одной лишь мыслью: уйти далеко, как можно дальше от воды, от дамбы, от страха.

Дорога была заполнена грузовиками, повозками и телегами, которые были нагружены беженцами и везли их в центры сбора.

– Пойдём через поля – сказала Анна – так быстрее.

Francesco e Domenico ubbidirono senza fiatare. Nei campi si affondava fino a mezza gamba nel fango. Le case dei contadini apparivano deserte. Alcune avevano le porte e le finestre inchiodate, altre spalancavano invece le finestre come occhi neri sbarrati, e dentro si vedeva il vuoto, il disordine.

Incrociarono altre strade, ingombre di mezzi di trasporto, di fuggiaschi, di soldati, e ogni volta se ne allontanarono: qualcosa li spingeva a restare tre soli, lontano dagli altri, come se da soli avessero potuto trovare meglio la strada della salvezza.

Франческо и Доменико молча подчинились. В полях можно было увязнуть в воде по колено. Дома крестьян казались заброшенными. Двери и окна некоторых из них были заколочены, у других, наоборот, были распахнуты словно чёрные вытаращенные глаза и внутри было видно пустоту, беспорядок.

Пересекали другие дороги, загромождённые транспортными средствами, беженцами, солдатами, и каждый раз от них удалялись: что-то подталкивало их остаться втроём, подальше от остальных, будто бы они сами смогли бы лучше найти дорогу спасения.

Verso sera giunsero vicino ad un gruppo di case abitate. Sulle porte, donne e bambini osservavano con visi seri ed addolorati l'interminabile schiera dei fuggiaschi. Anna si fermò davanti ad una di quelle porte dove in piedi sulla soglia stava una giovane donna con un bambino in braccio.

– Abbiamo fame – disse soltanto.

– Entrate, entrate, poveri ragazzi – disse la donna, facendosi da parte. Le sfilarono accanto, essa accarezzò Domenico sui capelli bagnati.

К вечеру они приблизились к группе обитаемых домов. В дверях, женщины и дети с серьёзными лицами наблюдали за нескончаемым потоком беженцев. Анна остановилась перед одной из этих дверей, где на пороге стояла молодая женщина с ребёнком на руках.

– Мы хотим есть – только и сказала она.

– Входите, входите, бедные дети – сказала женщина, отодвигаясь в сторону. Они проскользнули мимо, женщина погладила Доменико по мокрые волосам.

– Siete bagnati, avrete freddo. Sedetevi davanti al fuoco.

Nell'ampio camino ardeva un fuoco di stoppie¹. Una bambina attizzava la fiamma. La donna le passò il piccolo che teneva in braccio, prese del pane, del salame e del formaggio e li posò su una sedia, davanti al camino.

– Mangiate – disse soltanto – mangiate. E bevete anche un po' di vino, vi farà bene.

La bambina, tenendo il piccolo in braccio, portò il fiasco² del vino, e poi i bicchieri.

– Вы промокли, замёрзли. Садитесь возле огня.

В большом камине пылал огонь. Девочка помешивала дрова. Женщина передала ей малыша, которого держала на руках, взяла хлеба, салями и сыру и положила на стул, перед камином.

– Ешьте – сказала она только – ешьте. И выпейте немного вина, вам станет лучше.

Девочка, держа малыша на руках, принесла бутылку вина и после, стаканы.

Anna, Francesco e Domenico cominciarono a mangiare con avidità, senza far parola. I primi bocconi erano difficili da masticare e da inghiottire: la bocca si muoveva a fatica, le mascelle doloravano. Ma pian piano il calore del cammino, il vino schietto, e un senso di abbandono che entrava nelle loro ossa dopo la paura e la tensione di quella giornata, fecero il miracolo.

Ad un certo punto Domenico guardò Anna e sorrise, per la prima volta dopo tante ore. Sorrisero tutti e tre, ed anche la donna e la bambina sorrisero.

Анна, Франческо и Доменико не тратя слов принялись жадно поглощать пищу. Первые куски удавалось пережёвывать и проглатывать с трудом: рот едва двигался, челюсти болели. Но постепенно тепло движения, чистое вино и чувство осиротелости, которые вошли в их плоть и плоть после страха и напряжения этого дня, сотворили чудо.

В какой-то момент Доменико посмотрел на Анну и заулыбался, впервые после стольких часов. Все трое стали улыбаться, и женщина и девочка тоже улыбались.

– Va meglio, adesso? – domandò la donna dolcemente.

Francesco fece di sì con la testa, continuando a masticare a bocca piena, e si guardò attorno. Si trovavano in un'ampia cucina, oscura e un poco fumosa.

Nonтc'erano altri mobili che una credenza, una madia, un tavolo e una decina di sedie. Doveva essere una famiglia numerosa, ma per ora non si vedevano che la donna e la bambina.

Come seт avesse indovinato la domanda, la donna disse:

– Gli altri sono fuori tutti ad aiutare. Sono via da due giorni, stasera qualcuno dovrà tornare...

– Теперь лучше? – Спросила женщина ласково.

Франческо кивнул головой, продолжая жевать с полным ртом, и огляделся вокруг. Они находились в просторной кухне, тёмной и немного задымлённой.

Там не было другой мебели, кроме буфета, ларца, стола и десятка стульев. Должно быть семья была большая, но никого не было видно, кроме женщины и девочки.

Предвидя вопрос, женщина сказала:

– Остальные ушли помогать. Их нет уже два дня, сегодня вечером кто-нибудь должен вернуться...

Quand'ebbero finito di mangiare, la donna li accompagnò al piano di sopra.

– Adesso dovete dormire. Ci sono tanti letti e non c'è nessuno. E se torneranno, ci adatteremo.

Anna entrò in un lettino da sola, Francesco e Domenico ebbero per loro un enorme letto matrimoniale, incredibilmente grande e morbido. Tirandosi le coperte sotto il mento risero di felicità... Da quando tempo non dormivano in un letto! E poi, in un letto così non avevano dormito mai... Si ricordarono del giaciglio di stracci e di paglia nella loro casupola, al paese, della coperta grigia del babbo...

Когда они закончили трапезу, женщина проводила их на верхний этаж.

– Теперь вы должны поспать. Там много кроватей и никого нет. А если вернуться, устроимся.

Анна улеглась на детскую кроватку одна, Франческо и Доменико досталась просторная супружеская кровать, невероятно большая и мягкая. Натянув на себя одеяла до подбородка они засмеялись от счастья... Так долго они уже не спали на кровати! А потом, в такой постели они ещё не спали... Им вспомнилась их простая постель из тряпья и соломы в их жалкой лачуге, в селении, серое одеяло отца...

– Papà – mormorò Domenico – papà! – Ma stava già dormendo. Parlava nel sonno, e un sorriso gli distendeva i lineamenti del bruno volto affilato.

Dormivano tutti e tre, dopo pochi istanti. La donna spense la luce, raccolse il loro abiti bagnati, li portò in cucina e li stese davanti al fuoco.

– Папа – пробормотал Доменико – папа! – Но он уже спал. Он разговаривал во сне, и улыбка растянулась на его смуглом исхудалом лице.

Вскоре все трое спали. Женщина погасила свет, собрала их мокрую одежду, отнесла её на кухню и развесила у огня.